Перспективы грузино-абхазского конфликта
В Грузии прошли выборы в органы местного самоуправления, которые укрепили позиции “Грузинской мечты”. Официальный Тбилиси фактически отрекся от интеграции в Евросоюз. Между тем серьезные изменения, происходящие как в мировой геополитике, так в регионе Южного Кавказа, пока никак не отразились на грузино-абхазском конфликте. Насколько существующий статус-кво может сохранится в этом меняющемся мире, а так же внутренней абхазской проблеме – конституционной реформе редактор газеты “Чегемская правда” Инал Хашиг обсудил с историком и политологом Астамуром Тания.
Инал Хашиг: Здравствуйте. В эфире «Чегемская правда». Сегодня у нас снова, после небольшого перерыва, в гостях наш постоянный эксперт — Астамур Тания. Будем говорить о многом: о Грузии, о конституционной реформе, о выборах в органы местного самоуправления. Но начну всё-таки с Грузии. Эти протестные акции показали, что всё фактически сошло на нет. Оппозиция раскололась: какая-то часть участвовала в выборах, другая — бойкотировала, третья пыталась взять штурмом президентский дворец, но всё выдохлось. В этом контексте какие перспективы у действующей власти, у «Грузинской мечты»? И вообще — какие перспективы у грузинского политического спектра, учитывая, что пропасть между властью и оппозицией огромная? Что ты скажешь по этому поводу?
Астамур Тания: Ну, что тут можно сказать? Любая власть, особенно если она держится долго, — не случайна. Значит, в обществе есть запрос именно на такую власть. Конечно, был период радужных надежд на евроинтеграцию: грузины были одними из самых убеждённых еврооптимистов на постсоветском пространстве. И в Европе тогда сложилось подобное впечатление — Грузию даже называли «маяком демократии» при Саакашвили. Но, как мы помним, реальность оказалась иной: общество по своим параметрам далеко от евростандартов.
Хотя, если честно, и сами евростандарты в последнее время переживают трудности — проблемы внутри Евросоюза, особенно со странами бывшего социалистического лагеря, очевидны. Это, впрочем, неудивительно: это молодые, пока не успевшие самореализоваться нации, со своими не до конца реализованными национальными амбициями. Поэтому во многих постсоветских государствах, включая Восточную Европу, сохраняется высокий градус национализма и партикулярных настроений.
Кстати, это показало, что леволиберальный уклон оказался слишком крутым даже для стран Старой Европы. Мы видим, что и там сейчас идёт процесс «поправения». Государства столкнулись с тем, что очень незначительная часть общества фактически работает и несёт на себе всю социальную нагрузку. Плюс миграция, масса других проблем — всё это вызвало идеологический кризис. И этот вакуум, конечно, будут заполнять более правые силы.
Но для постсоветского пространства это особенно актуально. Как показало время, грузинское общество — это лишь тонкая позолота европеизации. В глубине же оно остаётся консервативным, во многом клирикальным. И если бы либеральные силы действительно имели серьёзную опору, они давно добились бы своих целей. Так что ситуация, в целом, объективна.
Если говорить о нынешних грузинских властях, то им не откажешь в умении чувствовать почву под ногами — с нюхом у них всё в порядке. Они выбрали стратегию лавирования, прежде всего во внешней политике. Регион сложный, опасный, вокруг — крупные, амбициозные соседи. Стабильность здесь держится на балансе интересов крупных игроков, и важно не прогадать, чтобы не оказаться в положении, в котором, например, оказалась Армения.
Полагаю, грузинская власть уже показала, что способна проводить такую линию. Сейчас, после местных выборов, они ещё более укрепили свои позиции. Не думаю, что последуют какие-то серьёзные санкции со стороны Евросоюза. Говорят о возможной отмене безвизового режима — сомневаюсь. Это никак не подорвёт позиции действующей власти, не усилит давление на неё. Скорее всего, просто будет заморожен процесс дальнейшей евроинтеграции. Может, введут персональные санкции, но кардинальных мер, думаю, не будет. Это выглядело бы странно на фоне происходящего в самом Евросоюзе и в странах, которые раньше считались его ближайшими партнёрами.
Инал Хашиг: Как ты смотришь на то, что Грузия долгие годы шла к Евросоюзу, заявляла, что её конечная цель — вступление в ЕС и так далее? Сейчас в риторике что-то от этого осталось, но по действиям — всё наоборот. Видно, что Грузия дистанцируется от Евросоюза, отношения между Брюсселем и Тбилиси заметно охладились. Как это может сказаться на перспективах грузино-абхазского конфликта и вообще?
Астамур Тания: Не знаю, трудно судить о настроениях всего общества и политических элит. Тем более, наш взгляд неизбежно искажён — мы формируем его из информационного пространства, а оно явно не способствует налаживанию отношений. Постоянные агрессивные нападки, старые пропагандистские клише: про «пришлый народ», «захвативших историю» и тому подобное — всё это доходит до абсурда.
Помню, однажды после нашей передачи случайно наткнулся на двух комментаторов. Они позиционируют себя как проевропейских, но по сути — националисты. Один из них даже задал вопрос: «А почему программа называется “Чегемская правда”? Не намекают ли они этим на своё северокавказское происхождение? Ведь в Кабарде есть Чегем». Это, конечно, либо неудачная шутка, либо свидетельство полного невежества. Потому что, во-первых, Чегем есть и в Абхазии. А во-вторых, «Сандро из Чегема» — знаковое произведение, написанное абхазским писателем Фазилем Искандером, чрезвычайно популярным в Абхазии.
Казалось бы, естественно, чтобы грузинские комментаторы хотя бы немного знали об истории и культуре современной Абхазии. Но с этим — большие проблемы. Вот сейчас, например, активно всплывает теория Инги Роква. Её подхватили и в научном сообществе, видимо, потому что это приносит какие-то дивиденды.
А если обратиться к классикам грузинской историографии, иногда создаётся впечатление, что о существовании Иване Джавахишвили люди помнят только потому, что его портрет изображён на банкноте в пять лари. А ведь стоит прочитать его труды — о Кавказе, о грузинах, об истории Грузии. Тогда впечатление о реальном прошлом и этногенезе будет совершенно иным, нежели то, что сейчас насаждается в обществе. Говорят, что даже в школах подобные вещи преподают.
О чём это говорит? О том, что грузинские элиты и те, кто формирует общественный дискурс, не ориентированы на примирение или поиск путей решения проблем между абхазами и грузинами, а на реванш. То есть, если политическая ситуация изменится в пользу Грузии, общество легко можно будет возбудить на силовые действия — идеологическая картина формируется именно так. Это, безусловно, потенциальная угроза для нас.
Но это угроза и для самой Грузии. Да, мы малочисленный народ по сравнению с грузинами, но и грузины находятся не в блестящем положении: серьёзные геополитические, демографические проблемы, тяжёлое окружение. Есть и проблемы выживания самой грузинской нации. Поэтому, мне кажется, у Грузии нет реальных ресурсов для подготовки к каким-то авантюрам.
Ещё раз подчеркну: моё впечатление складывается из комментариев, которые сопровождают практически каждую передачу. Иногда доходит до смешного: показывают абхазскую танцевальную группу — и сотни комментариев вроде «Когда это абхазы танцевали? Их научили танцевать Сухишвили и Рамишвили».
Да, Сухишвили и Рамишвили действительно сыграли огромную роль в развитии кавказской хореографии. Но стоит вспомнить, где они учились: у Марии Перини — итальянки из Турина, танцовщицы Тифлисской оперы, создавшей там балетную школу. Неужели кто-то думает, что наши предки танцевали босиком на досках? После таких танцев сразу нужно было бы ехать в травмпункт.
Всё это говорит о высоком градусе национализма и национального высокомерия. С такими настроениями трудно о чём-то договариваться — рационального разговора не получится. Один дурак задаст столько вопросов, что сто мудрецов не ответят. С этим, как мне кажется, и должна работать грузинская интеллектуальная и политическая элита, если она действительно думает о будущем.
Инал Хашиг: Но у них, при том, что они постоянно заявляют о намерениях мирным путём решить конфликт, тем не менее с властями Абхазии они говорить не собираются. Как я понял, вся их надежда на Москву — на то, что через Москву им удастся как-то решить этот вопрос.
Астамур Тания: Ну, ты уже много раз говорил об этом, и действительно — это проверенный путь. Но Москва бывшей не станет. Уже пройден большой путь во взаимоотношениях Абхазии и России, и перечеркнуть это просто так невозможно. Единственное, о чём можно говорить, — это о вопросах, представляющих взаимный интерес. Мы всё время упоминаем транзит — стратегический вопрос для всего Кавказа. Здесь возможны модели, которые могли бы быть применены. А когда этот процесс заработает, он, естественно, повлияет на экономику, на общий контекст и приведёт к снижению эмоционального накала, который сохраняется в отношениях между абхазами и грузинами. Это было бы выгодно со всех сторон.
Мы видим, что процесс продолжается. Сегодня, кажется, я прочитал, что Азербайджан разрешил транзит грузов через свою территорию в направлении Армении. Это позитивный сигнал. Разблокирование коммуникаций становится всё более актуальным, и подходящие модели можно найти всегда. Но если начинать разговор с вопросов второго века нашей эры или шестнадцатого века… Кстати, они утверждают, что абхазы спустились с гор в шестнадцатом веке. Уже пятьсот лет прошло?
Инал Хашиг: Нет, семнадцатого.
Астамур Тания: Семнадцатого, четырнадцатого… Ну да. Америка сколько существует? Вот именно. Такими вопросами должны заниматься учёные, а политикам нужно сосредоточиться на прагматичных вещах — на тех, которые соответствуют интересам и Абхазии, и Грузии, и других игроков, имеющих интерес в регионе.
Инал Хашиг: Тем не менее, в последнее время в абхазских соцсетях активно обсуждают, что на границе на Ингуре, с абхазской стороны, фактически уже построен терминал, готовый к приёму грузов. Насколько это вообще реально? Не думаю, что терминал появился просто так, без какой-то конкретной цели.
Астамур Тания: Наверное, какие-то надежды были у отдельных бизнес-кругов. Но, на мой взгляд, время уходит. Может быть, этот проект и не понадобится. Ведь, как говорится, ложка дорога к обеду. Если коммуникационная сеть Южного Кавказа окончательно развернётся в восточном направлении, интерес к этому направлению уменьшится. А ведь это серьёзные инвестиции, далеко не один миллион долларов. Даже если все политические проблемы между Абхазией и Грузией будут сняты, остаётся гигантский экономический вопрос — кто будет инвестировать, на каких условиях, какие гарантии нужны.
В советское время строили объездную шоссейную дорогу, и до сих пор там стоят недостроенные, циклопические сооружения. Можно представить, какие капитальные вложения планировались. Сейчас ни Абхазия, ни Грузия такие расходы не потянут. Это должен быть внешний инвестор, заинтересованный в эксплуатации магистрали, проходящей через нашу территорию. То же самое и с железной дорогой — хоть это и более лёгкий вариант, но тоже требующий значительных вложений.
Мне кажется, абхазским властям нужно проявлять инициативу — и в публичной сфере тоже. Они должны чётко обозначить, как видят участие Абхазии в этом процессе. Официальная позиция властей по этому вопросу, возможно, существует кулуарно, но публично не озвучена. А это необходимо сделать. На каких условиях Абхазия готова работать над этим проектом? Или, может быть, вовсе не готова? Пока всё это висит в воздухе.
Инал Хашиг: Перейдём к теме конституционной реформы. Кажется, процесс застопорился. Рабочая группа представила свои предложения, но парламент готов рассматривать только вопрос перераспределения полномочий между исполнительной и законодательной властью. А вот вопрос изменения избирательной системы — перехода от мажоритарной к смешанной — пока не рассматривается.
Астамур Тания: Я думаю, это правильный подход. Эти вещи нельзя рассматривать изолированно. Сейчас не самое подходящее время для масштабных правовых преобразований. Мы упустили благоприятный момент. Учреждение Конституционного суда, например, я считаю косметической реформой. Можно было просто создать конституционную палату в рамках Верховного суда. У меня нет точной статистики, но, насколько знаю, он рассмотрел крайне мало дел. Это структура без реальной нагрузки. Похоже, кому-то просто нужно было отчитаться, что проведена конституционная реформа.
Главная цель реформы должна заключаться в перераспределении полномочий — снижении роли президента и передаче части его функций парламенту. Если сейчас поменять избирательную систему, а архитектуру власти оставить прежней, это приведёт к ещё большей монополизации — теперь уже через правящую партию. Поэтому последовательность должна быть именно такой: сначала перераспределение полномочий, потом изменение избирательной системы.
Тем более, что саму систему можно изменить и без поправок в Конституцию — достаточно внести изменения в закон. Но делать это нужно комплексно и продуманно. Например, выборы по пропорциональной системе можно проводить либо по единому избирательному округу, когда вся страна голосует за партии, либо разделить страну на несколько округов. В Абхазии стабильность во многом держится на межнациональном консенсусе, и чтобы его не нарушить, возможно, стоит разбить страну на восемь округов, чтобы каждый регион избирал определённое количество депутатов.
Если провести выборы по единому округу, получится, что Сухум — самый населённый район — изберёт большинство депутатов. Это нарушит баланс. Поэтому важно всё тщательно продумать, чтобы потом не пришлось искать «пятый угол».
Инал Хашиг: С другой стороны, ты говоришь о партийной системе, но у нас партии практически не развиваются. Они выглядят искусственно, как клубы по интересам, собранные вокруг конкретных фигур. Из-за этого политическая элита лишилась возможности воспроизводить харизматичных лидеров. Если посмотреть, на кого сейчас ориентируются — это люди, сформировавшиеся ещё в 90-е. На выборах в органы местного самоуправления партийная активность тоже низкая. «Единая Абхазия» пыталась раскручиваться, но в итоге тоже не слишком активно участвовала. «Амцахара» где-то выставилась, «Айтайра» — тоже, а оппозицию вообще почти не видно. В Гальском районе лишь один кандидат от Форума народного единства. Из всех баллотирующихся лишь треть представлена партиями. Это, кажется, кризис партийного строительства.
Астамур Тания: Я не противник пропорциональной системы. Напротив, партии — это политическая школа, и их роль необходимо усиливать. Я просто говорю о последовательности: сначала перераспределить полномочия, а потом уже менять избирательную систему. Ведь если формирование правительства не будет зависеть от партий, то смысл пропорциональной системы теряется. Сейчас правительство формируется единолично президентом, и если это не изменится, то партии не получат реального веса.
Повышать роль партий нужно, но важно понимать: это не мгновенное средство. Эффект проявляется постепенно — через несколько электоральных циклов. В Грузии, например, перешли к парламентской системе, но всё равно получили монополию одной партии — «Грузинской мечты». Проблема в самом обществе. Развитие партийной системы — это лишь один из стимулов общественного развития. Нужно заниматься образованием, молодёжью, воспитанием новой смены, которая возьмёт ответственность за страну.
Что касается оппозиции, её отказ участвовать в выборах выглядит странно. Может, это тактика — рассчитывают, что их сторонники выдвинутся без партийной принадлежности. Но в любом случае тенденция нехорошая. Политика должна быть публичной. Кулуарные договорённости в маленьком обществе быстро становятся достоянием гласности. Нужно открыто формулировать позиции, идеологию — и власти, и оппозиции. Чтобы людям было понятно, кто куда ведёт страну.
Инал Хашиг: Возможно, это связано с напряжёнными президентскими выборами, которые прошли в марте.
Астамур Тания: Отчасти да, но в большей степени — с психологией чиновничьего аппарата. У нас, какие бы революции ни происходили, главным бенефициаром всегда остаётся бюрократия, которая практически не меняется годами. Поэтому одна из целей конституционной реформы должна быть направлена на дебюрократизацию. Аппарат слишком велик и не зависит от электоральных циклов, особенно администрация президента — это мощный орган, не несущий ответственности по Конституции, но фактически контролирующий все решения. Важно, чтобы бюрократия была подотчётна обществу. Это и есть задача партий. Иначе всё сведётся к аппаратной игре под видом партийной политики.
Инал Хашиг: Будем завершать эфир. Думаю, есть смысл оставить часть тем на следующий раз. Сегодня мы обсудили многое — и Грузию, переживающую очередной внутриполитический кризис, и нашу собственную ситуацию, и конституционную реформу, и выборы в органы местного самоуправления, и причины стагнации партийного строительства в Абхазии.
Астамур Тания: Да, и они, и мы переживаем схожие процессы.
